Светские львицы» или как появился «от кутюр»
«Светская львица» – очередной кумир высшего света Парижа – господствовала в модных салонах, являясь образцом светского изящества и элегантности, отличаясь фатальной бледностью и необычайным блеском глаз и, самое главное, роскошными формами [92 – 42 (с помощью корсета) – 92] и крашенными рыжими волосами, напоминавшими львиную гриву. Обладая независимым и непримиримым характером, «светская львица» старалась затмевать всех модниц утонченностью чувств и изысканностью выражений.
«Светская львица» не хуже мужчин умела обращаться с пистолетом, ловко фехтовать на шпагах (порой случались даже женские дуэли), владеть хлыстом, ездить верхом подобно гусару, элегантно выкуривать сигару, не испытывая головокружения, пить ром, можжевеловую водку либо жжёнку, не пренебрегать охлаждённым шампанским, твёрдой рукой управлять рулём и веслом и, наконец, главное, всячески стремилась казаться страстной и увлекательной любовницей. Она умело соединяла любовь к спорту (для поддержания формы, а об этом она заботилась в первую очередь, зимой купалась обнаженной в бассейне, летом – на курорте) и мужские замашки с элегантностью и изяществом.
читать дальшеИменно благодаря «львицам» в дамскую моду вошли элементы мужского костюма: накрахмаленные воротнички, манжеты с запонками, платья из сукна, картузы, галстуки и сугубо мужские линии кроя.
...Воплощением идеала такой красоты была знаменитая красавица, куртизанка и авантюристка, итальянская графиня Вирджиния де Кастильоне (183?-190?), одна из создательниц изысканной моды своего времени, тайный агент Италии при французском дворе.
Её необычайная красота и особенно экстравагантность туалетов быстро привлекали к ней внимание. А в 30 лет, заметив первые признаки начавшегося увядания, графиня Кастильоне затворилась на антресолях одного из своих роскошных особняков, где провела в полном одиночестве ещё 33 года! Из её дома были унесены все зеркала – так она ограждала себя от созерцания картины своего увядания...
Мало чем уступала ей и легендарная Лола Монтес [Элизабет Джилберт, или Розанна Гилберт).
...Экзотическая красавица, слывшая виртуозной танцовщицей, огненно-рыжая смуглая дочь испанки и ирландца, Лола Монтес (1818-1861) знала себе цену. Знатоки женской красоты десятков крупнейших городов мира – Лондона и Парижа, Петербурга и Москвы, Варшавы и Берлина, Лейпцига и Вены, Венеции и Рима, Мадрида и Барселоны, Баден-Бадена и Гамбурга, Нью-Йорка и Бостона, Филадельфии и Сан-Франциско, Сиднея и Калькутты лишь восхищенно цокали языками при виде её грациозного шикарного тела с крепкими грудями, милого личика с правильным носиком и огромными чёрными глазами, тяжёлых рыжих кос, соблазнительного пунцового ротика с перламутровыми зубками.
А началось всё с того, что она посетила родину своей матери – жаркую Андалусию, где поступила в школу танцев. Именно тогда ей пришла в голову светлая мысль отзываться только на благозвучное имя Лола. Так она стала всемирно известной танцовщицей и куртизанкой Лолой Монтес.
Лола колесила по всей Европе. И в каждой столице у её ног были знаменитейшие личности той поры: Рихард Вагнер, Ференц Лист, Александр Дюма-старший, король Людвиг I Баварский. За перипетиями ее головокружительных романов следила вся Европа!
Но когда ей стукнуло 30 лет, Лола подобно графине де Кастильоне поняла, что это уже предел для любой чаровницы, даже такой как она! ...Она умерла в Америке в полном забвении и глубокой нищете в возрасте 42 лет...
...Чисто внешне мало кому уступала и восхитительная испанская аристократка Евгения де Монтехо (1826-1920), будущая... императрица Франции – стройная, утонченная, немного рыжеватая блондинка, с лицом цвета чайной розы и огромными небесно-голубыми глазами. У неё были красивые плечи, высокая грудь, длинные ресницы. Но «горячая и темпераментная» испанка оказалась «не более сексуальной, чем кофейник» Это нелицеприятное сравнение сделал её... муж, император Наполеон III, а уж этот ловелас знал толк в женщинах и пользовался у них большим успехом!..
Вместе с тем, элегантная и учтивая императрица Евгения, с лица которой никогда не сходила обворожительная улыбка, внесла вклад в историю моды, оставив после себя не только бесчисленное количество умопомрачительных нарядов, но и отреставрированный Малый Трианон в Версале. Там она постаралась собрать сохранившиеся наряды и вещи боготворимой ею королевы Марии-Антуанетты, казнённой во времена Французской буржуазной революции. После смерти императора Евгения прожила очень долгую жизнь и умерла в изгнании в 1920 году в возрасте 94 лет...
И всё же, хотя эти прелестные демоны в юбках очень стремились походить на мужчин, внутри они оставались женщинами – привлекательными бабочками, созданными для домашних радостей при муже-опоре, содержателе и властелине. Недаром обстановка их домов была роскошна и комфортабельна.
...Утром светская львица надевала на голову батистовый чепчик, отделанный кружевами, капот из светлой кашемировой ткани, застёгивавшийся сверху донизу на пуговицы, между которыми виднелись батистовая плиссированная рубашка; на ногах у неё были яркие вышитые туфельки. В этом костюме она принимала своих поставщиков, портного, модистку, оружейника (!), седельника и грумов. С деловым видом расспрашивала она о своих лошадях, проверяла счета, отдавала приказания садовнику и грумам.
Затем она вторично одевалась для приёма приятельниц. Утренний чепчик заменялся кружевным с лентами (чепчики в эту эпоху были вообще в большой моде и носились со всякими туалетами), она надевала шёлковую юбку с тремя воланами и поверх [стр.155] неё фуляровый пеньюар, прихваченный у талии кушаком с золотой пряжкой, и на руки – митенки (прозрачные шелковые перчатки без пальцев). В таком виде она принимала своих приятельниц и садилась с ними за стол в то время, как мужья завтракали в модном кафе.
Завтрак был обильный и сытный; тогда модницы не пренебрегали едой и даже любили покушать: надо же было набирать силы для того образа жизни, который они вели. И пока устрицы, индейки с трюфелями, паштеты и т.п. быстро уничтожались, они выпускали свои острые когти и слегка терзали репутации своих ближних. Разговор вертелся главным образом вокруг спорта и сплетен; о литературе и искусствах не упоминалось ни единым словом; казалось, будто они и не знали о том, что Виктор Гюго принят в Академию; что Мюссе издал свои поэмы, а Мериме, Теофил Готье, Гейне и Дюма написали свои лучшие произведения.
Пока её приятельницы выкуривали сигары, хозяйка дома надевала амазонку цвета «лондонский дым» и жёлтые перчатки, напоминающие по фасону рыцарские наручники, сапоги с серебряными шпорами и большую фетровую шляпу. Они все отправлялись в Тиволи, где было устроено голубиное стрельбище; выйдя из экипажей, которые теперь назывались «кларенс» и «америкен», они входили туда, развязно болтая, здоровались по-мужски с целой толпой денди и спортсменов, брали ружья, прицеливались и почти без промаха попадали в цель налету. Сделав 20-30 выстрелов, они удалялись, гордясь своими успехами и похвалами присутствующих.
В Булонском лесу их дожидались верховые лошади, и «львица», пустив свою лошадь в галоп, доезжала, не меняя аллюра, до места скачек, держала там пари и обсуждала шансы той или другой лошади. Скачки оканчивались, и она возвращалась в Париж брать уроки фехтования или плавания.
Вернувшись домой, она отдыхала несколько минут в своем будуаре, пока ей готовили её вечерний туалет – платье из восточной материи с рукавами а-ля бедуин или а-ля персан; на волнистые, низко зачёсанные на уши волосы она надевала греческий чепчик и прикалывала бенгальскую розу.
Обед был так же обилен, как и завтрак; на нём присутствовали приглашённые обоего пола, и «львицы» не уступали «львам» в количестве выпитого вина. Разговор вертелся вокруг новостей дня. Кофе пили в маленьких гостиных, комфортабельно обставленных низкими диванами; ноги утопали в мягких коврах, и кофе, поданный в чашках настоящего английского фарфора, казался от этого ещё вкуснее.
Но и этот комфорт не мог удержать «львицу» долго дома; она спешила со своими гостями в театр прослушать акт или два модной оперы.
Покинув оперу (оперетту), она ехала на бал или выпить чашку чаю к приятельнице и, плотно поужинав, возвращалась домой к двум часам ночи...
Казалось, так может продолжаться бесконечно, но очередная революционная буря в Париже в 1848 году смела «львиц» с парижской светской авансцены.
Но зато появились два новых модных женских типа: тапажезки (по-фр. “les tapageuses” – шумные) и мистерьезки (по-фр. “les mysterieuses” – таинственные, скрытные).
Первые отличались горделивой осанкой и легкомысленным видом; они гордо носили свои перья в виде султанов и надевали напоказ бриллиантовые диадемы. Вторые узнавались по благородным и сдержанным позам и манерам; перья их куафюр нежно и печально покачивались, а бриллиантами они украшали скромные гребёнки, закрывая их почти совсем волосами.
Первые высказывали прямо и открыто, что хотят во что бы то ни стало производить эффект и вызывать восхищение; вторые, казалось, скромно скрывались в полумраке, мечтая о том, чтобы их и там заметили. Роль первых, как представительниц моды, была очень простая: она состояла только в том, чтобы отыскивать и носить костюмы, которых ещё никто не носил; роль же вторых была гораздо сложнее и требовала много такта: нужно было носить то, что никто не решался надеть, и в то же время казаться так же просто одетыми, как и большинство женщин.
«Таинственные» отдавали предпочтение скромной, мягкой, тёмной одежде, которая подходила как нельзя лучше к их характеру, – например, скромное манто из бархата с отделкой из пасмантри (бассоная отделка), но бархат был высокого достоинства, а пасмантри – прекрасной работы. Преимущество изящной простоты этого манто заключалось в том, что оно подходило ко всем обстоятельствам и случаям и было всюду и везде прилично. Прикрыв своё платье таким плащом, «таинственная» могла посещать и приюты и жилища бедняков, и своих богатых приятельниц.
«Шумные» любили одеваться в плащ, отделанный семьюдесятью метрами роскошного и дорогого кружева. Он годился лишь в тех случаях, когда модница собиралась в свет.
Мистерьезки претендовали на любовь к искусству и ко всему артистическому, а потому часто копировали фасоны с картин знаменитых художников. Нередко можно было видеть на голове какой-нибудь прекрасной мистерьез прелестную шляпку, точно скопированную с рубенсовского портрета, или красиво и изящно накинутую на голову прозрачную вуаль, заимствованную у какой-нибудь рафаэлевской мадонны, а маленький кокетливый чепчик из тюля, чёрных кружев и белых цветов являлся копией головного убора, изображённого на картинах Ватто или Шардена.
А прекрасные тапажезки заказывали свои платья портнихам, обладающим некоторой начитанностью и знакомым с историей других народов, и те им создавали греческие или турецкие корсажи, польские кофты, венгерские доломаны. Это были странные, подчас, быть может, очень смелые костюмы, но зато всегда красивые...
Во многом благодаря тапажезкам и мистерьезкам идеи женской эмансипации нашли весьма экстравагантное выражение и в манерах, и в одежде эпохи «выставочного стиля» – стиля роскошного, но безвкусного. Именно в это время появляется понятие «от кутюр».
...Кстати, от кутюр (фр. “haute couture”) – это швейное искусство на высоком уровне. В более узком значении: уникальное творчество ведущих парижских модельеров, задающих тон в международной моде...
От кутюр появилось тогда, потому что создателям новых моделей одежды удалось выделиться, из числа анонимных, никому неизвестных швей и портных. Именно во второй половине XIX века возникли ателье – первые Дома моды и появились первые модельеры, окруженные часто мистическим ореолом. Это были яркие личности, выступающие зачастую как истинные художники. Эти маги стали властителями дум великосветских дам. Авторитет парижских кутюрье (по-фр. – модельеров высшего класса) стал непререкаем для аристократии и буржуа многих стран.
Все наши следующие рассказы о тех, кто определял моду, будут посвящены в основном им, потому что с появлением кутюрье начинает работать аксиома: «кутюрье предлагает – женщина выбирает!».
Кутюрье № 1 – Чарльз Ворт!
В середине XIX века женский силуэт приобрел форму перевернутой рюмки, потому что настала эпоха кринолина (от фр. “crinoline” – нижняя волосяная юбка) – присборенной куполообразной юбки, форма которой поддерживалась многочисленными нижними юбками, подбитыми конским волосом.
Кстати, изобретение кринолина иногда связывают с именем французской императрицы Евгении – жены Наполеона III. Дескать, она ввела его во время своей беременности в 1855-1856 гг., но это лишь очередной исторический анекдот. На самом деле это случилось лишь в 1859 году, когда были введены более лёгкие искусственные кринолины, в которых эластичные проволочные обручи, соединенные по вертикали подвижными лентами, сменившие ивовые либо бамбуковые прутья, китовый ус или даже резиновые шланги, наполненные воздухом, стали поддерживать платье, не соприкасающееся с телом. Многочисленные нижние юбки исчезли (теперь надевали лишь одну-две), а искусственный кринолин стал товаром, производимым машинами...
Надевать платье на кринолин было сложно. Сама дама этого сделать не могла. Две служанки (субретки) становились на подставки по обеим сторонам от дамы. Их задача была в том, чтобы осторожно накинуть платье на женщину в каркасе-кринолине, придерживая его на специальных деревянных распялках.
Активным пропагандистом искусственных кринолинов был англичанин Чарльз Ворт, родившийся 13 октября 1825 г. в местечке Боурн в графстве Линкольншир в бедной семье стряпчего (адвоката). Уже в 11 лет Чарльз навсегда покинул родные пенаты и уехал в Лондон. Здесь он не без труда нашел работу в фирме «Льюис и Эйленби», торговавшей тканями и предметами дамского туалета. Это первый шаг Ворта на пути постижения секретов моды и коммерции. Затем он перешел в галантерейный магазин «Сван энд Эдгар». В эти годы он зарисовывает костюмы с картин старых мастеров в Лондонской национальной галерее.
После 7 лет работы в Лондоне, в 1845 г. он всего лишь со 117 франками в кармане покинул родину и перебрался в Париж. Здесь он начал работать продавцом в модном магазине «Ла Вилле де Пари», затем ему посчастливилось устроиться приказчиком в один из наиболее известных тогда модных парижских магазинов фирмы «Гажелен-Опижес», что на улице Ришелье, 83, – в самом центре торговли элегантностью Парижа.
У Гажелена Ворт проработал 12 лет, пройдя путь от мелкого служащего до компаньона и внеся большой вклад в процветание фирмы. Эти годы имели огромное значение для формирования его таланта. Неизвестный поначалу, он очень много работал: рисовал, проектировал, фантазировал. Однако фирма Гажелен, которая придерживалась своих многолетних традиций, не поддерживала нововведений Ворта, и он ушел.
Ворт был не только гениальным предпринимателем, но считался еще и незаурядным художником по костюмам. Его жена, бывшая продавщица у Гажелена, Мари-Августина Берне (1825-1898) – энергичная и обходительная женщина с безупречной фигурой – помогала в рекламе его эскизов и нарядов: с 1850 года она начала посещать известных дам парижского общества и знакомила их с костюмами, придуманными её мужем. Она умела так их подать, что клиентки, глядя на них, становились словно околдованными.
...Кстати, во многом поэтому некоторые историки моды считают именно её первой манекенщицей. Позднее с лёгкой руки Ворта многие известные модельеры стали прибегать к помощи своих привлекательных жён и подруг, показывавших модели именно так, как хотелось их создателю...
Однажды Мари-Августина оказалась на пороге дома австрийского посла Клемента Меттерниха. Его жена Паулина де Сандор, очаровательная и невероятно элегантная принцесса Меттерних (1838-1921), задававшая тон в парижской моде, сначала колебалась: стоит ли ей знакомиться с никому не известной особой, но наконец согласилась принять ее. Необычные эскизы Ворта этой самой «французской из посланниц» неожиданно понравились. К тому же, цены у жены Ворта были весьма низкими, и она заказала для себя за 600 франков два платья у Ворта. На балу в Тюильри её кринолин из тюля с серебряной вышивкой и украшенный букетами маргариток вызвал интерес у самой императрицы Евгении и... на следующее утро Ворт проснулся знаменитым. Так он стал «личным портным и поставщиком двора Её Величества»...
С этого момента платья от Ворта стали чудовищно дороги. Теперь простейшее платье обходилось его заказчице не менее чем в 1’600 франков! Количество заказов стало расти с космической скоростью. Вскоре их число достигло 5 тысяч в год...
Именно роскошная мода Ворта ввела в обращение понятие «от кутюр», а его самого принято считать первым кутюрье в истории Высокой Моды. (Именно для него, сумевшего соединить английскую технику шитья с французским шиком, было создано слово «кутюрье» (“couturier”), до этого были лишь “couturieres” – портнихи, скорее, даже швеи.) Ворт был первым, кто понял, как стать звездой. Он просто стал подписывать свои модели, так же как художник [стр.166] подписывает картины. Кроме того, каждый год он представлял новую коллекцию и таким образом сделал моду изменчивой, что увеличило покупательский спрос. Из этого основополагающего новшества модельеры и по сей день все извлекают выгоду.
Вместе с сыном богатого шведского финансиста Отто Густавом Бобергом (он вскоре отошел от дел) Ворт создал первый модельный дом (Дом моды) на Рю де ла Пэ в Париже в 1857 г. Этот Дом покорил весь мир и просуществовал около 100 лет! Его успех был столь оглушителен, что знаменитый писатель Эмиль Золя увековечил его в своих романах «Дамское счастье» и «Западня». Ворт сумел разгадать тенденции эпохи и поставить производство своей продукции на поток.
О степени его популярности говорят такие факты. Для его собственной королевы, королевы Великобритании Виктории, которую Ворт, правда, обслуживал инкогнито (по традиции английский двор должен был оставаться верен национальной продукции), только к торжественному открытию Суэцкого канала он изготовил 150 (!) моделей одежды. Ворт изготовлял для неё костюмы по мерке, полученной из Лондона, примеряя на специально подобранную манекенщицу с нестандартной фигурой (королева Виктория был очень полной), затем передавал их поставщикам английского королевского двора, а те, в свою очередь, под маркой поставщиков двора, одевали королеву.
Ворт не только первым стал, подобно художникам, подписывать свои костюмы, т.е. пришивать к платьям ленточку с вытканным на ней именем, но и одним из первых стал представлять свои модели на манекенщицах, выбирая их в соответствии с типажом своих постоянных заказчиц. Имея мерку и манекенщицу, соответствующую ей, он получал возможность изготовлять заказы заочно. Сын Ворта, Жан-Филипп, вспоминал, что многие клиенты заказывали у Ворта платья, ни разу не побывав в Париже, лишь по письмам и фотографиям. Кроме того, большую роль в привлечении заказчиков начала играть периодическая публикация моделей фирмы в модных изданиях, особенно в журнале «Харпер’с Базар», где среди анонимных моделей костюмы от Ворта публиковались с указанием фирмы.
Знатные клиенты полностью доверяли его вкусу. Очень немногие осмеливались возражать мастеру. Сам Ворт так говорил о заказчицах: «У них есть вера, фигура и франки. Вера – для того, чтобы верить в меня, фигуры – которым я могу придать форму и франки – чтобы оплачивать мои счета». Наибольшей симпатией мастера пользовались американские клиенты, которые никогда не торговались и платили наличными.
Специального художественного образования Ворт не получил. Его учителем была сама жизнь. Большую роль в становлении Ворта – художника костюма своего времени – сыграло его увлечение живописью старых мастеров. По воспоминаниям его биографов, всё свободное время юный Ворт проводил в Лондонской национальной галерее, где делал заметки и зарисовки отдельных складок, узоров тканей и вышивок, деталей однажды с живописных полотен великих мастеров прошлого. Увлечение продолжалось и после переезда в Париж, где Лувр давал ему великолепным материал для изучения. Эти впечатления и наброски и стали основой всего его творчества как модельера. Характерно, что его вдохновляли персонажи и композиции разных художников из различных стран и периодов истории, Тонко чувствуя веяния времени, Чарльз Ворт создал целую галерею великолепных костюмов: в одних исторические корни ощущались ярче, отчетливее, в других – они едва ощутимы.
С лёгкой руки Ворта кринолин менял свою форму; суживался у бёдер, приобретая форму овала, выдающегося сзади и заканчивающегося шлейфом. Затем, ближе к концу XIX века, кринолин исчез, но появилась ещё одна новинка от Ворта – турнюр (от фр. “tournure”) – высоко (на 12-13 см) присборенные сзади в складки, воланы и оборки юбки. При этом верхняя юбка спереди и на боках была прямой. Это искусственное подчеркивание той женского части тела, о шторой не принято говорить в приличном обществе, получило название «искусственный или парижский зад». Юбка держалась на волосяной подушечке, ватном валике или каркасе из изогнутых обручей на ягодицах и была богато украшена воланами, лентами, бахромой, бантами, оборками и искусственными цветами. Это искусственное украшение на женских ягодицах создавало причудливый динамичный силуэт: фигура женщины казалась устремленной вперед в порывистом движении. При этом турнюры некоторых модниц 80-х гг. были такими большими, что в них легко маскировался... маленький складной стульчик для отдыха уставшей хозяйки этого чрезвычайно волнующего мужское воображение наряда. Вскоре был придуман складной турнюр под названием «хвост креветки». В последнее десятилетие XIX века турнюры вышли из моды.
...Кстати, есть версия, что турнюр появился именно для того, чтобы прикрыть под платьем женщины складной стульчик. По другой – подобный женский силуэт пришел на ум Ворту, когда он заметил, как молоденькая хорошенькая служанка, моя у него пол, кокетливо подоткнула сзади юбку, чтобы не замочить её подол....
После смерти в 1895 г. Чарльза Ворта его фирма продолжала работать ещё очень долго. Постепенно утрачивая своё доминирующее положение, она существовала до 1956 г., когда имя Ворта было продано в Англию.
Почти за 100 лет существования Дома моды Ворта, его костюмы и аксессуары носили несколько поколений коронованных особ, аристократии, представителей капитала и артистического мира на всех континентах. Бесценным вкладом в развитие моды стала разработка и применение в Доме моды Ворта, особенно при жизни его основателя, прогрессивных, опережающих своё время методов организации производства модного платья и сопутствующих ему аксессуаров. Мощная французская империя моды от кутюр до сих пор во многом обязана своим становлением этому Дому моды и является достойным памятником Чарльзу Фредерику Ворту и его наследникам.
«Светская львица» – очередной кумир высшего света Парижа – господствовала в модных салонах, являясь образцом светского изящества и элегантности, отличаясь фатальной бледностью и необычайным блеском глаз и, самое главное, роскошными формами [92 – 42 (с помощью корсета) – 92] и крашенными рыжими волосами, напоминавшими львиную гриву. Обладая независимым и непримиримым характером, «светская львица» старалась затмевать всех модниц утонченностью чувств и изысканностью выражений.
«Светская львица» не хуже мужчин умела обращаться с пистолетом, ловко фехтовать на шпагах (порой случались даже женские дуэли), владеть хлыстом, ездить верхом подобно гусару, элегантно выкуривать сигару, не испытывая головокружения, пить ром, можжевеловую водку либо жжёнку, не пренебрегать охлаждённым шампанским, твёрдой рукой управлять рулём и веслом и, наконец, главное, всячески стремилась казаться страстной и увлекательной любовницей. Она умело соединяла любовь к спорту (для поддержания формы, а об этом она заботилась в первую очередь, зимой купалась обнаженной в бассейне, летом – на курорте) и мужские замашки с элегантностью и изяществом.
читать дальшеИменно благодаря «львицам» в дамскую моду вошли элементы мужского костюма: накрахмаленные воротнички, манжеты с запонками, платья из сукна, картузы, галстуки и сугубо мужские линии кроя.
...Воплощением идеала такой красоты была знаменитая красавица, куртизанка и авантюристка, итальянская графиня Вирджиния де Кастильоне (183?-190?), одна из создательниц изысканной моды своего времени, тайный агент Италии при французском дворе.
Её необычайная красота и особенно экстравагантность туалетов быстро привлекали к ней внимание. А в 30 лет, заметив первые признаки начавшегося увядания, графиня Кастильоне затворилась на антресолях одного из своих роскошных особняков, где провела в полном одиночестве ещё 33 года! Из её дома были унесены все зеркала – так она ограждала себя от созерцания картины своего увядания...
Мало чем уступала ей и легендарная Лола Монтес [Элизабет Джилберт, или Розанна Гилберт).
...Экзотическая красавица, слывшая виртуозной танцовщицей, огненно-рыжая смуглая дочь испанки и ирландца, Лола Монтес (1818-1861) знала себе цену. Знатоки женской красоты десятков крупнейших городов мира – Лондона и Парижа, Петербурга и Москвы, Варшавы и Берлина, Лейпцига и Вены, Венеции и Рима, Мадрида и Барселоны, Баден-Бадена и Гамбурга, Нью-Йорка и Бостона, Филадельфии и Сан-Франциско, Сиднея и Калькутты лишь восхищенно цокали языками при виде её грациозного шикарного тела с крепкими грудями, милого личика с правильным носиком и огромными чёрными глазами, тяжёлых рыжих кос, соблазнительного пунцового ротика с перламутровыми зубками.
А началось всё с того, что она посетила родину своей матери – жаркую Андалусию, где поступила в школу танцев. Именно тогда ей пришла в голову светлая мысль отзываться только на благозвучное имя Лола. Так она стала всемирно известной танцовщицей и куртизанкой Лолой Монтес.
Лола колесила по всей Европе. И в каждой столице у её ног были знаменитейшие личности той поры: Рихард Вагнер, Ференц Лист, Александр Дюма-старший, король Людвиг I Баварский. За перипетиями ее головокружительных романов следила вся Европа!
Но когда ей стукнуло 30 лет, Лола подобно графине де Кастильоне поняла, что это уже предел для любой чаровницы, даже такой как она! ...Она умерла в Америке в полном забвении и глубокой нищете в возрасте 42 лет...
...Чисто внешне мало кому уступала и восхитительная испанская аристократка Евгения де Монтехо (1826-1920), будущая... императрица Франции – стройная, утонченная, немного рыжеватая блондинка, с лицом цвета чайной розы и огромными небесно-голубыми глазами. У неё были красивые плечи, высокая грудь, длинные ресницы. Но «горячая и темпераментная» испанка оказалась «не более сексуальной, чем кофейник» Это нелицеприятное сравнение сделал её... муж, император Наполеон III, а уж этот ловелас знал толк в женщинах и пользовался у них большим успехом!..
Вместе с тем, элегантная и учтивая императрица Евгения, с лица которой никогда не сходила обворожительная улыбка, внесла вклад в историю моды, оставив после себя не только бесчисленное количество умопомрачительных нарядов, но и отреставрированный Малый Трианон в Версале. Там она постаралась собрать сохранившиеся наряды и вещи боготворимой ею королевы Марии-Антуанетты, казнённой во времена Французской буржуазной революции. После смерти императора Евгения прожила очень долгую жизнь и умерла в изгнании в 1920 году в возрасте 94 лет...
И всё же, хотя эти прелестные демоны в юбках очень стремились походить на мужчин, внутри они оставались женщинами – привлекательными бабочками, созданными для домашних радостей при муже-опоре, содержателе и властелине. Недаром обстановка их домов была роскошна и комфортабельна.
...Утром светская львица надевала на голову батистовый чепчик, отделанный кружевами, капот из светлой кашемировой ткани, застёгивавшийся сверху донизу на пуговицы, между которыми виднелись батистовая плиссированная рубашка; на ногах у неё были яркие вышитые туфельки. В этом костюме она принимала своих поставщиков, портного, модистку, оружейника (!), седельника и грумов. С деловым видом расспрашивала она о своих лошадях, проверяла счета, отдавала приказания садовнику и грумам.
Затем она вторично одевалась для приёма приятельниц. Утренний чепчик заменялся кружевным с лентами (чепчики в эту эпоху были вообще в большой моде и носились со всякими туалетами), она надевала шёлковую юбку с тремя воланами и поверх [стр.155] неё фуляровый пеньюар, прихваченный у талии кушаком с золотой пряжкой, и на руки – митенки (прозрачные шелковые перчатки без пальцев). В таком виде она принимала своих приятельниц и садилась с ними за стол в то время, как мужья завтракали в модном кафе.
Завтрак был обильный и сытный; тогда модницы не пренебрегали едой и даже любили покушать: надо же было набирать силы для того образа жизни, который они вели. И пока устрицы, индейки с трюфелями, паштеты и т.п. быстро уничтожались, они выпускали свои острые когти и слегка терзали репутации своих ближних. Разговор вертелся главным образом вокруг спорта и сплетен; о литературе и искусствах не упоминалось ни единым словом; казалось, будто они и не знали о том, что Виктор Гюго принят в Академию; что Мюссе издал свои поэмы, а Мериме, Теофил Готье, Гейне и Дюма написали свои лучшие произведения.
Пока её приятельницы выкуривали сигары, хозяйка дома надевала амазонку цвета «лондонский дым» и жёлтые перчатки, напоминающие по фасону рыцарские наручники, сапоги с серебряными шпорами и большую фетровую шляпу. Они все отправлялись в Тиволи, где было устроено голубиное стрельбище; выйдя из экипажей, которые теперь назывались «кларенс» и «америкен», они входили туда, развязно болтая, здоровались по-мужски с целой толпой денди и спортсменов, брали ружья, прицеливались и почти без промаха попадали в цель налету. Сделав 20-30 выстрелов, они удалялись, гордясь своими успехами и похвалами присутствующих.
В Булонском лесу их дожидались верховые лошади, и «львица», пустив свою лошадь в галоп, доезжала, не меняя аллюра, до места скачек, держала там пари и обсуждала шансы той или другой лошади. Скачки оканчивались, и она возвращалась в Париж брать уроки фехтования или плавания.
Вернувшись домой, она отдыхала несколько минут в своем будуаре, пока ей готовили её вечерний туалет – платье из восточной материи с рукавами а-ля бедуин или а-ля персан; на волнистые, низко зачёсанные на уши волосы она надевала греческий чепчик и прикалывала бенгальскую розу.
Обед был так же обилен, как и завтрак; на нём присутствовали приглашённые обоего пола, и «львицы» не уступали «львам» в количестве выпитого вина. Разговор вертелся вокруг новостей дня. Кофе пили в маленьких гостиных, комфортабельно обставленных низкими диванами; ноги утопали в мягких коврах, и кофе, поданный в чашках настоящего английского фарфора, казался от этого ещё вкуснее.
Но и этот комфорт не мог удержать «львицу» долго дома; она спешила со своими гостями в театр прослушать акт или два модной оперы.
Покинув оперу (оперетту), она ехала на бал или выпить чашку чаю к приятельнице и, плотно поужинав, возвращалась домой к двум часам ночи...
Казалось, так может продолжаться бесконечно, но очередная революционная буря в Париже в 1848 году смела «львиц» с парижской светской авансцены.
Но зато появились два новых модных женских типа: тапажезки (по-фр. “les tapageuses” – шумные) и мистерьезки (по-фр. “les mysterieuses” – таинственные, скрытные).
Первые отличались горделивой осанкой и легкомысленным видом; они гордо носили свои перья в виде султанов и надевали напоказ бриллиантовые диадемы. Вторые узнавались по благородным и сдержанным позам и манерам; перья их куафюр нежно и печально покачивались, а бриллиантами они украшали скромные гребёнки, закрывая их почти совсем волосами.
Первые высказывали прямо и открыто, что хотят во что бы то ни стало производить эффект и вызывать восхищение; вторые, казалось, скромно скрывались в полумраке, мечтая о том, чтобы их и там заметили. Роль первых, как представительниц моды, была очень простая: она состояла только в том, чтобы отыскивать и носить костюмы, которых ещё никто не носил; роль же вторых была гораздо сложнее и требовала много такта: нужно было носить то, что никто не решался надеть, и в то же время казаться так же просто одетыми, как и большинство женщин.
«Таинственные» отдавали предпочтение скромной, мягкой, тёмной одежде, которая подходила как нельзя лучше к их характеру, – например, скромное манто из бархата с отделкой из пасмантри (бассоная отделка), но бархат был высокого достоинства, а пасмантри – прекрасной работы. Преимущество изящной простоты этого манто заключалось в том, что оно подходило ко всем обстоятельствам и случаям и было всюду и везде прилично. Прикрыв своё платье таким плащом, «таинственная» могла посещать и приюты и жилища бедняков, и своих богатых приятельниц.
«Шумные» любили одеваться в плащ, отделанный семьюдесятью метрами роскошного и дорогого кружева. Он годился лишь в тех случаях, когда модница собиралась в свет.
Мистерьезки претендовали на любовь к искусству и ко всему артистическому, а потому часто копировали фасоны с картин знаменитых художников. Нередко можно было видеть на голове какой-нибудь прекрасной мистерьез прелестную шляпку, точно скопированную с рубенсовского портрета, или красиво и изящно накинутую на голову прозрачную вуаль, заимствованную у какой-нибудь рафаэлевской мадонны, а маленький кокетливый чепчик из тюля, чёрных кружев и белых цветов являлся копией головного убора, изображённого на картинах Ватто или Шардена.
А прекрасные тапажезки заказывали свои платья портнихам, обладающим некоторой начитанностью и знакомым с историей других народов, и те им создавали греческие или турецкие корсажи, польские кофты, венгерские доломаны. Это были странные, подчас, быть может, очень смелые костюмы, но зато всегда красивые...
Во многом благодаря тапажезкам и мистерьезкам идеи женской эмансипации нашли весьма экстравагантное выражение и в манерах, и в одежде эпохи «выставочного стиля» – стиля роскошного, но безвкусного. Именно в это время появляется понятие «от кутюр».
...Кстати, от кутюр (фр. “haute couture”) – это швейное искусство на высоком уровне. В более узком значении: уникальное творчество ведущих парижских модельеров, задающих тон в международной моде...
От кутюр появилось тогда, потому что создателям новых моделей одежды удалось выделиться, из числа анонимных, никому неизвестных швей и портных. Именно во второй половине XIX века возникли ателье – первые Дома моды и появились первые модельеры, окруженные часто мистическим ореолом. Это были яркие личности, выступающие зачастую как истинные художники. Эти маги стали властителями дум великосветских дам. Авторитет парижских кутюрье (по-фр. – модельеров высшего класса) стал непререкаем для аристократии и буржуа многих стран.
Все наши следующие рассказы о тех, кто определял моду, будут посвящены в основном им, потому что с появлением кутюрье начинает работать аксиома: «кутюрье предлагает – женщина выбирает!».
Кутюрье № 1 – Чарльз Ворт!
В середине XIX века женский силуэт приобрел форму перевернутой рюмки, потому что настала эпоха кринолина (от фр. “crinoline” – нижняя волосяная юбка) – присборенной куполообразной юбки, форма которой поддерживалась многочисленными нижними юбками, подбитыми конским волосом.
Кстати, изобретение кринолина иногда связывают с именем французской императрицы Евгении – жены Наполеона III. Дескать, она ввела его во время своей беременности в 1855-1856 гг., но это лишь очередной исторический анекдот. На самом деле это случилось лишь в 1859 году, когда были введены более лёгкие искусственные кринолины, в которых эластичные проволочные обручи, соединенные по вертикали подвижными лентами, сменившие ивовые либо бамбуковые прутья, китовый ус или даже резиновые шланги, наполненные воздухом, стали поддерживать платье, не соприкасающееся с телом. Многочисленные нижние юбки исчезли (теперь надевали лишь одну-две), а искусственный кринолин стал товаром, производимым машинами...
Надевать платье на кринолин было сложно. Сама дама этого сделать не могла. Две служанки (субретки) становились на подставки по обеим сторонам от дамы. Их задача была в том, чтобы осторожно накинуть платье на женщину в каркасе-кринолине, придерживая его на специальных деревянных распялках.
Активным пропагандистом искусственных кринолинов был англичанин Чарльз Ворт, родившийся 13 октября 1825 г. в местечке Боурн в графстве Линкольншир в бедной семье стряпчего (адвоката). Уже в 11 лет Чарльз навсегда покинул родные пенаты и уехал в Лондон. Здесь он не без труда нашел работу в фирме «Льюис и Эйленби», торговавшей тканями и предметами дамского туалета. Это первый шаг Ворта на пути постижения секретов моды и коммерции. Затем он перешел в галантерейный магазин «Сван энд Эдгар». В эти годы он зарисовывает костюмы с картин старых мастеров в Лондонской национальной галерее.
После 7 лет работы в Лондоне, в 1845 г. он всего лишь со 117 франками в кармане покинул родину и перебрался в Париж. Здесь он начал работать продавцом в модном магазине «Ла Вилле де Пари», затем ему посчастливилось устроиться приказчиком в один из наиболее известных тогда модных парижских магазинов фирмы «Гажелен-Опижес», что на улице Ришелье, 83, – в самом центре торговли элегантностью Парижа.
У Гажелена Ворт проработал 12 лет, пройдя путь от мелкого служащего до компаньона и внеся большой вклад в процветание фирмы. Эти годы имели огромное значение для формирования его таланта. Неизвестный поначалу, он очень много работал: рисовал, проектировал, фантазировал. Однако фирма Гажелен, которая придерживалась своих многолетних традиций, не поддерживала нововведений Ворта, и он ушел.
Ворт был не только гениальным предпринимателем, но считался еще и незаурядным художником по костюмам. Его жена, бывшая продавщица у Гажелена, Мари-Августина Берне (1825-1898) – энергичная и обходительная женщина с безупречной фигурой – помогала в рекламе его эскизов и нарядов: с 1850 года она начала посещать известных дам парижского общества и знакомила их с костюмами, придуманными её мужем. Она умела так их подать, что клиентки, глядя на них, становились словно околдованными.
...Кстати, во многом поэтому некоторые историки моды считают именно её первой манекенщицей. Позднее с лёгкой руки Ворта многие известные модельеры стали прибегать к помощи своих привлекательных жён и подруг, показывавших модели именно так, как хотелось их создателю...
Однажды Мари-Августина оказалась на пороге дома австрийского посла Клемента Меттерниха. Его жена Паулина де Сандор, очаровательная и невероятно элегантная принцесса Меттерних (1838-1921), задававшая тон в парижской моде, сначала колебалась: стоит ли ей знакомиться с никому не известной особой, но наконец согласилась принять ее. Необычные эскизы Ворта этой самой «французской из посланниц» неожиданно понравились. К тому же, цены у жены Ворта были весьма низкими, и она заказала для себя за 600 франков два платья у Ворта. На балу в Тюильри её кринолин из тюля с серебряной вышивкой и украшенный букетами маргариток вызвал интерес у самой императрицы Евгении и... на следующее утро Ворт проснулся знаменитым. Так он стал «личным портным и поставщиком двора Её Величества»...
С этого момента платья от Ворта стали чудовищно дороги. Теперь простейшее платье обходилось его заказчице не менее чем в 1’600 франков! Количество заказов стало расти с космической скоростью. Вскоре их число достигло 5 тысяч в год...
Именно роскошная мода Ворта ввела в обращение понятие «от кутюр», а его самого принято считать первым кутюрье в истории Высокой Моды. (Именно для него, сумевшего соединить английскую технику шитья с французским шиком, было создано слово «кутюрье» (“couturier”), до этого были лишь “couturieres” – портнихи, скорее, даже швеи.) Ворт был первым, кто понял, как стать звездой. Он просто стал подписывать свои модели, так же как художник [стр.166] подписывает картины. Кроме того, каждый год он представлял новую коллекцию и таким образом сделал моду изменчивой, что увеличило покупательский спрос. Из этого основополагающего новшества модельеры и по сей день все извлекают выгоду.
Вместе с сыном богатого шведского финансиста Отто Густавом Бобергом (он вскоре отошел от дел) Ворт создал первый модельный дом (Дом моды) на Рю де ла Пэ в Париже в 1857 г. Этот Дом покорил весь мир и просуществовал около 100 лет! Его успех был столь оглушителен, что знаменитый писатель Эмиль Золя увековечил его в своих романах «Дамское счастье» и «Западня». Ворт сумел разгадать тенденции эпохи и поставить производство своей продукции на поток.
О степени его популярности говорят такие факты. Для его собственной королевы, королевы Великобритании Виктории, которую Ворт, правда, обслуживал инкогнито (по традиции английский двор должен был оставаться верен национальной продукции), только к торжественному открытию Суэцкого канала он изготовил 150 (!) моделей одежды. Ворт изготовлял для неё костюмы по мерке, полученной из Лондона, примеряя на специально подобранную манекенщицу с нестандартной фигурой (королева Виктория был очень полной), затем передавал их поставщикам английского королевского двора, а те, в свою очередь, под маркой поставщиков двора, одевали королеву.
Ворт не только первым стал, подобно художникам, подписывать свои костюмы, т.е. пришивать к платьям ленточку с вытканным на ней именем, но и одним из первых стал представлять свои модели на манекенщицах, выбирая их в соответствии с типажом своих постоянных заказчиц. Имея мерку и манекенщицу, соответствующую ей, он получал возможность изготовлять заказы заочно. Сын Ворта, Жан-Филипп, вспоминал, что многие клиенты заказывали у Ворта платья, ни разу не побывав в Париже, лишь по письмам и фотографиям. Кроме того, большую роль в привлечении заказчиков начала играть периодическая публикация моделей фирмы в модных изданиях, особенно в журнале «Харпер’с Базар», где среди анонимных моделей костюмы от Ворта публиковались с указанием фирмы.
Знатные клиенты полностью доверяли его вкусу. Очень немногие осмеливались возражать мастеру. Сам Ворт так говорил о заказчицах: «У них есть вера, фигура и франки. Вера – для того, чтобы верить в меня, фигуры – которым я могу придать форму и франки – чтобы оплачивать мои счета». Наибольшей симпатией мастера пользовались американские клиенты, которые никогда не торговались и платили наличными.
Специального художественного образования Ворт не получил. Его учителем была сама жизнь. Большую роль в становлении Ворта – художника костюма своего времени – сыграло его увлечение живописью старых мастеров. По воспоминаниям его биографов, всё свободное время юный Ворт проводил в Лондонской национальной галерее, где делал заметки и зарисовки отдельных складок, узоров тканей и вышивок, деталей однажды с живописных полотен великих мастеров прошлого. Увлечение продолжалось и после переезда в Париж, где Лувр давал ему великолепным материал для изучения. Эти впечатления и наброски и стали основой всего его творчества как модельера. Характерно, что его вдохновляли персонажи и композиции разных художников из различных стран и периодов истории, Тонко чувствуя веяния времени, Чарльз Ворт создал целую галерею великолепных костюмов: в одних исторические корни ощущались ярче, отчетливее, в других – они едва ощутимы.
С лёгкой руки Ворта кринолин менял свою форму; суживался у бёдер, приобретая форму овала, выдающегося сзади и заканчивающегося шлейфом. Затем, ближе к концу XIX века, кринолин исчез, но появилась ещё одна новинка от Ворта – турнюр (от фр. “tournure”) – высоко (на 12-13 см) присборенные сзади в складки, воланы и оборки юбки. При этом верхняя юбка спереди и на боках была прямой. Это искусственное подчеркивание той женского части тела, о шторой не принято говорить в приличном обществе, получило название «искусственный или парижский зад». Юбка держалась на волосяной подушечке, ватном валике или каркасе из изогнутых обручей на ягодицах и была богато украшена воланами, лентами, бахромой, бантами, оборками и искусственными цветами. Это искусственное украшение на женских ягодицах создавало причудливый динамичный силуэт: фигура женщины казалась устремленной вперед в порывистом движении. При этом турнюры некоторых модниц 80-х гг. были такими большими, что в них легко маскировался... маленький складной стульчик для отдыха уставшей хозяйки этого чрезвычайно волнующего мужское воображение наряда. Вскоре был придуман складной турнюр под названием «хвост креветки». В последнее десятилетие XIX века турнюры вышли из моды.
...Кстати, есть версия, что турнюр появился именно для того, чтобы прикрыть под платьем женщины складной стульчик. По другой – подобный женский силуэт пришел на ум Ворту, когда он заметил, как молоденькая хорошенькая служанка, моя у него пол, кокетливо подоткнула сзади юбку, чтобы не замочить её подол....
После смерти в 1895 г. Чарльза Ворта его фирма продолжала работать ещё очень долго. Постепенно утрачивая своё доминирующее положение, она существовала до 1956 г., когда имя Ворта было продано в Англию.
Почти за 100 лет существования Дома моды Ворта, его костюмы и аксессуары носили несколько поколений коронованных особ, аристократии, представителей капитала и артистического мира на всех континентах. Бесценным вкладом в развитие моды стала разработка и применение в Доме моды Ворта, особенно при жизни его основателя, прогрессивных, опережающих своё время методов организации производства модного платья и сопутствующих ему аксессуаров. Мощная французская империя моды от кутюр до сих пор во многом обязана своим становлением этому Дому моды и является достойным памятником Чарльзу Фредерику Ворту и его наследникам.
-
-
22.03.2006 в 11:37-
-
22.03.2006 в 16:25-
-
22.03.2006 в 20:29